Украина. Зона отчуждения. Безжалостно история: ГДР-1953 - Украина-2013. Часть шестая

Прославленная тюрьма Штази в Баутцен превращена сегодня в место памяти. Её посещение — это шокирующий урок истории ГДР.

…Серый автофургон с надписью «Ostsee Fisch auf den Tisch» не привлекал внимание посторонних. Лишь любители балтийской рыбы, сидевшие с удочками на берегу реки Шпреи, догадывались, кто находится внутри фургона, поворачивающего на Вейгангштрассе, одну из алей Баутцена. Немногие, посвященные в секреты тайных служб, знали правду: торговая реклама на автомобиле была лишь камуфляжем. Фургон принадлежал Штази и служил для транспортировки набитых в него, как сардины в консервную банку, политических заключенных. Нередко их вылавливали на улице и везли в следственный изолятор политической полиции — тюрьму Хохеншенхаузен — расположенную на окраине Берлина. Злую славу тюрьма приобрела благодаря изощренным пыткам. В ней задержанные были лишены каких-либо прав. За долгие месяцы в ожидании суда они «признавались» во всех предъявленных следователем обвинениях, которые часто были абсурдными, похожими на абстракцию, а методы получения показаний — неимоверно жестокими. Затем следовал быстрый судебный процесс и дорога в тюрьму. Лиц, осужденных за политические преступления, отправляли в тюрьму саксонского города Баутцен, находящуюся под исключительным контролем Штази.

Примерно такую дорогу прошёл в 1985 году Хорст Герау, которому Штази доказала непростительное преступление: был двойным агентом. Работал для Штази и одновременно для разведки Западной Германии — BND. Никогда бы не провалился, если бы не то, что его сослуживцев из BND также работал на политическую полицию Восточной Германии, и выдал Герау.

Его арестовали вместе с женой, которую освободили из тюрьмы в связи с плохим состоянием здоровья. Герау, хотя его и осудили пожизненно, надеялся на быстрое освобождение: рассчитывал на то, что его выкупит разведка ФРГ или обменяют на другого шпиона. В письме к жене писал: «Не бойся, будь отважной, когда-то снова будем вместе, я должен только выдержать этот кошмар».

Шёл июль 1988 года. Демократические изменения в Советском Союзе шли полным ходом. Агент должен был знать, что скоро они коснутся и Дрездена, поэтому так тяжело понять факт, что Герау принял решение расстаться с жизнью. Утром, 12 июля, его нашли мертвым в камере. Расследование полиции исключило возможность действия третьих лиц — Герау совершил самоубийство, повесился.

Сегодня немецкие историки и юристы ставят под сомнение официальную версию событий. Не верят, что она правдивая. Спрашивают, — случайно ли, что три смертельные жертвы Баутцен-2 были двойными агентами? И то, что следующий из них, Армин Рауфейзен, умер во время операции?

Известный исследователь проблем Штази, профессор Манфред Вильке убеждает: «Служба сурово наказывала все ошибки своих офицеров. Однако к предателям не имела жалости». Шеф Штази Эрих Мильке, во время одной из встреч с генералитетом, сказал: «Те сотрудники Штази, которые перейдут на службу западной разведки, должны помнить, что ждет их только и исключительно смерть».

Такая либо иная. В ГДР или вне её границ.

…Эрих Мильке, прославленный шеф Штази, после развала берлинской стены был приговорен к шести годам лишения свободы…

По утверждению профессора Вильке, сегодня очень трудно доказать существование специального эскадрона смерти, который исполнял приговоры Штази, т.к. нет никаких документов, подтверждающих такую деятельность. «Кто же другой мог стоять за смертью известного футболиста из ГДР Лутца Эйгендорфа, который в 1979 году погиб в автокатастрофе (умышленно сел за руль машины в состоянии алкогольного опьянения)? Знакомые футболиста утверждали, однако, что Эйгендорф вообще не имел тяги к рамке», — вспоминает Вильке.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПЫТКИ

Угрюмое серое здание второй тюрьмы в Баутцен (первое предназначалось для уголовников) помнит начало ХХ века. Сегодня здесь музей (правильнее сказать — место памяти), являющийся свидетелем кошмара, через который прошли сидевшие здесь заключенные.

Первоначально здание было гордостью саксонского правосудия. Тюрьма, как на те времена, была современная. Возведенная из желтого кирпича, она должна была нести позитивные чувства. Когда к власти пришли нацисты, она стала политической тюремной. В неё закрывали коммунистов (здесь сидел известный немецкий коммунист Эрнст Тельман), а также свидетели Иеговы.

После 1945 года учреждение, как спецлагерь, принял НКВД, который преследовал как нацистов, так и противников нового режима. После образования ГДР в 1949 году надзор над тюрьмой передали департаменту тюрем министерства внутренних дел, а в 1956 году — Службе Государственной Безопасности, являющейся частью МВД или Штази. Это Штази решала, кто попадёт в Баутцен-2 и какая его ожидает судьба. В сумме, между 1956 и 1989 годами, в тюрьму попали 2350 лиц.

Интересно, что один из первых, кто после войны попал в это угрюмое здание, был... министр иностранных дел ГДР Георг Дертингер (соавтор трактата о польско-ГДРовской границе на Одре и Нисе). Чем же он провинился перед народной властью? Тем, что не соглашался с решениями восточно-немецких судов, которые решили повторно рассматривать дела конца 40-х годов. Так, лица, попавшие под советскую амнистию, ещё раз предстали перед правосудием и после 10-ти минутного заседания оглашались приговоры, тянущие на 10, 15 и даже на 25 лет заключения. Между тем, не критики, а согласия ожидала власть от бывшего министра и дала ему 15 лет обдумать свои взгляды. Дертингер покинул Баутцен через девять лет, но к власти не вернулся. Работал в католическом издании и умер в 1968 году.

В эту тюрьму попадали исключительно политические заключенные. «Проблема в том, что термин «политический заключенный» был не вполне понятным и расплывчатым. В ГДР в то время не было такой сильной и структурированной оппозиции, как хотя бы в Польше. Особенно после жесткого подавления властью восстания рабочих в июне 1953 года», - говорит директор музея Баутцен-2 Сильке Клевин. «Достаточно, что кто-то имел семью на Западе, позволял себе хотя бы наименьшую критику системы и, не обязательно её идеологию, как тут же привлекал к себе внимание Штази», — добавляет он. «И попадал в Баутцен — тюрьму, в которой, для попавших сюда, была приготовлена целая система для исправления ошибок. В 50-х годах следователь и вертухай применяли в отношении арестованных аргумент силы: били их тяжелыми стульями, выбивали зубы, ломали кости. Однако со временем Штази выработала изощренные методы психологических пыток; вместо - бить тело, решили бить в душу. С большим удовольствием использовали аргумент семьи». «Допрашиваемые могли выбирать: или пойти на сотрудничество, или пострадают родные, — говорит сотрудник музея Джон Наяр. — Один из старых арестантов услышал от сотрудника Штази: «К сожалению, мы должны были закрыть твоего сына». Потом показал несчастному, как вертухай ведет его сына в направлении камеры допроса. Сломался. Не знал, что это была лишь инсценировка. Сына вызвали в тюрьму дать какие-то объяснения и сразу же отпустили».

Вообще, дозированные контакты с семьёй — это метод воздействия на настроение заключенных. В основном, за решетку не попадали никакие вести из дома, даже такие, как смерть матери или отца. Только послушные арестанты имели право высылать письма семье, и то, один раз на несколько месяцев. Специальные цензоры Штази внимательное читали письма и строго следили, чтобы письмо поместилось на двадцати линиях тетрадного листа.

В архиве музея-тюрьмы сохранилась копия такого письма с 1956 года. Его написал известный заключенный Баутцен-2 Карл Вильгельм Фрике. В 50-х годах Фрике, журналист из Западного Берлина, приобрел славу, написав серию критических статей о жизни в ГДР. Опубликованные в известных газетах, статьи вызвали бурю негодования в кругах ГДРовской власти. Шеф Штази Эрнст Волльвебер приказал решить эту проблему. Высшее руководство думало, что Фрике имеет информаторов на Востоке и достаточно будет припереть 26-летнего журналиста, как тот расколется.

8 августа 1958 г. Фрике находился у своих друзей в гостях. Шла дружеская беседа. Хозяйка подала вино. Одного бокала было достаточно, чтобы журналист почувствовал, что с ним происходит что-то недоброе. Он ослабел и погрузился в темную бездну. «Не пришло мне тогда в голову, что семья Риттвагена сотрудничает со Штази; их квартира являлась конспиративным центром службы безопасности, а в вино подсыпано психотропное средство». Хозяева покинули квартиру, а их место заняли сотрудники специальной группы VIII отдела Министерства безопасности, отвечающие за задержание разыскиваемых.

«Под покровом ночи меня запаковали в спальный мешок и автофургоном перевезли в Восточную часть, — вспоминает Фрицке. Я сразу же оказался в Берлин — Хохеншенхаузен, где попал под изощренные психологические пытки. Меня закрыли в камере без освещения, без возможности общения с другими людьми». Единственным «приятелем» был допрашивающий его обер-лейтенант Хорст Бауэр.

Для сотрудников Штази не существовало границ. Если хотели кого-то задержать, похитить или ликвидировать — появлялись в его стране. Были случаи, когда задержанные с западной части Берлина сами появлялись на территории ГДР, например, через выкопанный под берлинской стеной туннель. У его выхода смельчаков ожидали офицеры Штази, получившие информацию от тайных сотрудников о попытке организации побега из страны.

Чтобы заставить Фрицке давать такие показания, на которые рассчитывала Штази, его спрашивали множество часов. Начинали в середине ночи или под утро.

«Сотрудники рассчитывали на то, что в состоянии крайнего истощения, не отличая яви от сна, выболтаю им все, что знаю о ГДРовской оппозиции. Я не имел там никаких информаторов», — уверяет Фрицке. Через несколько недель допросов журналист впал в такую апатию, что уже не реагировал на возрастающие истерические крики Бауэра. После короткого тайного процесса суд принял решение: 4 года тюрьмы по статье «призыв к войне». Так попал в Баутцен-2, где отсидел полный срок. Возвратившись на Запад, журналист продолжал атаковать социализм в восточно-немецком исполнении.

КАРЦЕР

К «жилой части» заключенных вели гигантской металлической ажурной лестницей — в камеры, расположенные на трёх этажах здания. Большинство камер двухместные, но их стандарт отличается. Те, с кем тюремная власть не имела больших проблем, могли рассчитывать даже на телевизор, но, прежде всего — на нехлопотливого товарища недоли. Однако, если Штази должна была поломать мораль какого-нибудь несогласного, то применяла к нему изощренные пытки. Во-первых, подселяли к нему заключенного, с которым проживание было мукой. Вот пример. Всем осужденным было категорически запрещено курить. Однако Штази делала исключение для заключенных, живущих в одной камере с непокорным некурящим сокамерником. Курильщики, знающие, что их привычка имеет идеологическое значение, с садистской любезностью круглые сутки закуривали камеру, доводя разрабатываемого соседа до бешенства. Если это не помогало, в камере заключенного появлялся опасный рецидивист, какой-нибудь сумасшедший из Конго, которого подселяли осужденному за оппозиционную деятельность. Имея возможность безнаказанно бить и мучить, бандит без промедления приступал к порученному ему Штази делу. Хуже всего было одиночество. Даже те заключенные, которых мучило пребывание в товариществе других, после нескольких месяцев одиночества начинали проявлять признаки сумасшествия. Другое дело, что Штази в Баутцен-2 не пошла на методы, применяемые в Хохеншенхаузен, где заключенные передвигались по тюремным коридорам на... светофор. Зеленый — можешь идти, красный — обязан остановиться. Зачем? Чтобы случайно не встретить другого человека. Не было также камер, наполненных холодной водой, где подозреваемый, но ещё не осужденный, соглашался с версией обвинения, предъявленной прокурором. Профессор Манфред Вильке считает, что «сломать личность было фирменным знаком Штази», творческим раскрытием знаний, передаваемых политическим полициям восточного блока советскими последователями ЧК.

«Эти методы не оставляли следов на теле, но уничтожали человека эффективнее, чем какие-либо формы физического насилия. Их применяли в основном в Баутцен-2», — говорит Вильке. Когда не помогали физические методы, заключенного помещали на верхний этаж, где его ожидал карцер, быстрее напоминающий крепостную башню средневековья, чем пенитенциарку ХХ века.

Малюсенькая темная камера с бетонным полом имела только опускающиеся нары, прикрепленные к стене так, чтобы арестант не мог на них лечь без разрешения вертухая. А он не позволял сесть даже на пол — через глазок («иуду») наблюдая за арестантом, который часами стоял на вытяжку у стены и, в конце концов, падал на пол без сознания. Да, в камере был унитаз, но... за отдельной решеткой, так, чтобы несчастный не мог им воспользоваться. Стражник разрешал пользоваться унитазом не чаще двух раз в сутки, но, бывало, считал и это лишним. Вообще-то стражник, а не вышестоящие офицеры, был господин жизни и смерти. Это он решал о наказании и его продолжительности. Наибольшее содержание в карцере разрешалось 72 дня. За что в него помещали? Не только за идеологическое противостояние, а также за такие мелочи, как неправильно застеленные нары или если обувь не стояла «на вытяжку».

В 1979 году были приняты новые правила, касающиеся отношения к заключенным в ГДРовских пенитенциарных учреждениях. Благодаря им, улучшились условия содержания в карцере. Заключенные получили право неограниченно пользоваться туалетом, но не разрешили пользоваться тюремным радиоузлом, который передавал военные марши и многочасовые речи партийных лидеров Восточной Германии. Сильке Клевин подчеркивает, что, несмотря на пытки и издевательства, в тюремных документах Штази не сохранилось хотя бы одного упоминания, что кто-либо из осужденных сломался и стал сотрудничать со Штази. В организации работы и в открытии музея помогали как бывшие заключенные, так и их палачи, причём этим — вторым, разрешалось лишь подтвердить, реально ли отображены события тех времён. Правду говоря, они помогали музею без особого желания, а советы, которые давали, были второплановы. С какой стати ставить здесь памятник? Превращать в музей порядочное государственное учреждение, которое могло бы долгие годы служить очередным властным чиновникам? Последний комендант Баутцен II Рейнер Студнер не чувствует себя виновным в чужом горе. «Я делал то, что было необходимо, — все время повторяет он. — По приказу партии и государства, для добра рабочего класса».

Прославленная тюрьма Штази в Баутцен превращена сегодня в место памяти. Её посещение — это шокирующий урок истории ГДР.

Интересно, почему украинская власть не желает открыть похожие тюрьмы в Киеве и в Одессе и показать историческую правду украинскому народу? Не потому ли, что многое там, как и тогда, похоже на наше сегодня? Те же стены из «благовидного» желтого кирпича, те же способы фальсифицирования дел и бесправие заключенных, те же методы получения «признания», те же телесные и психологические пытки… Вас могут также похитить на территории сопредельного государства и вывезти в нужное место с мешком на голове или в багажнике личного автотранспорта милицейского «бонза», или арестовать на улице, и только в отделении милиции вы узнаете, что совершили «тяжкое преступление», одно или несколько… Те же «случайные» «самоубийства»…

Перевод и обработка: Александр Орлов, гражданин Польши, журналист и правозащитник, редактор интернет-издания «Набат» (gazetanabat.narod.ru), незаконно, по сфальсифицированному делу изолирован от семьи с 08 сентября 2011 года.

В статье использованы материалы Артура Гурского.

Первую часть читайте здесь