​Язык мой

Так сложилось: рожденный русской матерью от украинца-отца в украинском селе под Винницей, до пяти лет не знавший русского, за пять лет (с 5 до 10) полностью русифицированный на родине матери, я, по возвращении в Украину, — в свое украинство не вернулся.

Единственное, что сохранилось, — чуткость к просодии и семантике моего Muttersprache (правильнее будет сказать Omasprache: воспитывали меня украинские бабушка с прабабушкой).

Украинским я в школе и университете, на работе и в быту не пользовался (в Украине это было НИ К ЧЕМУ), четверть века писал стихи по-русски, — в общем, был довольно типичным продуктом культурной политики московской метрополии…

…и именно поэтому с полной ответственностью заявляю: на моей памяти (т. е. года с 1961-го) украинский язык и украинская культура в Украине, т. е. в своем собственном доме — НИКОГДА не были хозяевами; хозяевами здесь ВСЕГДА были русский язык и русская культура: распоряжались, командовали, предписывали, кое-что разрешали, но пуще всего — запрещали…

Если угодно, могу сказать по-другому: украинский язык и культура в Украине ВСЕГДА, сколько я себя помню, отступали, сдавались почти без боя (а те немногие, кто такие бои вели, пользовались особым гостеприимством колонизаторов в мордовских и пермских лагерях: «украинских националистов» русские всегда ненавидели как-то особенно люто), переходили на позиции победителя, скукоживались, как шагреневая кожа, — русские же язык и культура в Украине НИКОГДА не подвергались ничему, что хотя бы отдаленно походило или с натяжкой могло быть названо преследованиями, притеснениями или гонениями.

Ни единого разу за все свои 60 лет я не попадал в Украине в ситуацию, когда мне было бы неловко за мой русский язык, и неоднократно сталкивался с презрительным, подозрительным отношением к языку украинскому. Он был загнан в гетто: в села центральной и западной Украины, в городах — в среду (на деле — малюсенькие анклавы) оппозиционной интеллигенции.

До сегодняшнего дня в Харькове, в котором я живу 44 года, русскоязычное большинство — от мэра-наперсточника до его ужасающего электората — не отказалось от мечты об устройстве клона Восточно-украинского Сомали (я о ДНР-ЛНР, если кто не понял) — и непрерывно врет, врет, врет в глаза друг другу и мне — о счастливой жизни в СССР, о страшных бандеровцах за каждым углом, а главное — о том, как мерзкие укрофашисты всегда преследовали русский язык и культуру, а сегодня уже совсем распоясались.

Свидетельствую: может быть, и не в подавляющем большинстве, но во множество своем городской обыватель глухо недоволен тем, что некоторые люди на улицах, а особенно в помещении (где им, вроде, и бежать некуда) вдруг осмеливаются говорить по-украински. Если это случается в маршрутке, даже сейчас, после трех лет освободительной войны, наступает какая-то мгновенная оторопь — как в присутствии сумасшедшего (ну, может, не такая сильная). Все на мгновение затихают — как если бы вдруг о чем-то задумались. Но о чем им задумываться, о чем они способны задуматься? Но это реакция не интеллектуальная — это физиологический ответ организма. Еще недавно там и сям замелькали бы кривые ухмылки, раздались бы замечания («о, о, вы его послушайте: выпендривается»). Сейчас в основном глухо молчат, но это молчание красноречивее всяких слов. И сила его такова, что я, с моим вполне приличным украинским, не рискую, стыжусь говорить по-украински без внешней причины. С удовольствием отвечаю, откликаюсь, но сам разговор на украинском не завожу, не инициирую, не провоцирую.

И вот что примечательно: у этих ненавистников украинского языка в большинстве случаев хватает чутья и понимания, чтобы подметить малейшую порой шероховатость, неправильность в произношении или словоупотреблении смельчака (нахала), осквернившего их общество своей речевой непристойностью. То есть украинский язык они в общем знают, иногда неплохо, — но сами говорить по-украински не станут ни за что! И искренне оскорблены тем, что вынуждены его время от времени слышать. Иногда трудно понять, чем именно так возмущены эти люди: тем ли, что человек осмелился на то, на что не осмеливаются они сами? тем ли, что он только позорится со своим «типа украинским»? Или в основе здесь все-таки ненависть к тем, кто всегда ходил с опущенной головой, а сейчас посмел ее слегка приподнять? Еще не поднял, но уже приподнял. И в глаза смотрит. Исподлобья — но смотрит, взгляд не отводит.

И их корежит от зрелища этой чужой — неуклюжей, неловкой — свободы. Сами-то они остались рабами. Самое смешное, самое нелепое, что в них, как угольная пыль в кожу и легкие шахтеров, намертво въелось не только рабство, но и — парадоксальным образом — чувство господства, точнее — чувство ПОПРАННОГО господства. И проявляется оно через другое ощущение — оскорбленного эстетического чувства. Вместо «человеческого языка» они вдруг слышат что-то несуразное, нелепое, не имеющее правда на существование, а потому — наглое, неприемлемое, безобразное. И их передергивает от омерзения. Что весьма странно — потому что их «русский» в большинстве случаев весьма далек от совершенства. За десятилетия коллаборационизма они усвоили беглый гибрид русского канцелярита и фени, на котором изъяснялось местное провластное отребье… И что им теперь прикажете делать? отказываться от с таким трудом приобретенных навыков?

…Я — не столько о навыках языковых, сколько о навыках иного рода: о привычке чувствовать себя «человеком», то есть ходить по струнке, втирать очки, гнать туфту, хапать, что плохо лежит, а главное — быть или, по крайней мере, казаться (для них это давно стало неразличимым: привычка — вторая натура) благонадежным. А теперь эти навыки оказываются невостребованными: украинской власти (какая она ни есть) нет дела до их идеологической выдержанности и преданности.

Они нутром чуют, что вот эти, разговаривающие ВСЛУХ по-украински, выпендривающиеся, делают это по каким-то непостижимым их пониманию причинам. Эти отвратительные «укроговорящие» делают это не для того, чтобы подлизаться к власти (как это делали они сами, повально записываясь в свое время в русские), не ради карьеры, удобства, комфорта, благ, льгот, не ради одобрения окружающих, а… непонятно почему. Бесплатно, б#я, — только чтобы нормальному человеку настроение испортить.

Одна из таких типичных полурусских, лаборант «кафедри політології ХНУ» (!), принимая от меня несколько книг и брошюр известного украинского правозащитника, многолетнего узника советских лагерей Юрия Васильевича Бадзьо, глянула на названия — и произнесла с непередаваемой интонацией: «Свидомый…» И столько в этом слове было искренней ненависти, столько человеческой обиды… Так говорить может только человек, которого публично унизили, плюнули в лицо.

Я их даже понимаю: вот это их чувство растоптанности. «Кто был всем, тот стал никем». Самое нелепое, что на самом деле они всегда были никем — раздавленными советскоподданными мокрицами, довольными «собой и женой, своей конституцией куцей». Но задним числом им воображается, какими счастливыми хозяевами они были на СВОЕЙ земле. А еще им точно так же воображается, что сейчас их ущемляют, оскорбляют, унижают, преследуют. Что откуда-то из нор повыползали какие-то отвратительные укропы — и смело ходят по ИХ улицам и дзявкают что-то во всеуслышание на своей «мове».

И это все происходит в «первой столице» Украины. Больше всего эти люди напоминают мне некоторых ирландцев, живущих в трех ирландских графствах Ольстера, но душой и телом принадлежащих Северной Ирландии. Они кое-как понимают гэльский, но из принципа говорят только по-английски; они, разумеется, протестанты… И они все еще, девяносто пять лет спустя, не могут смириться с тем, что их родина после семивекового английского владычества стала независимой. Как же так?!

…Прошу считать это официальным свидетельством в каком-нибудь Небесном Нюрнберге, где россии воздастся по делам ее:

Но есть и божий суд,
наперсники разврата!
Есть грозный суд:
он ждет…

P. S. В комментариях мне уже написали, что там-то и там-то, в такой-то аудитории, на таком-то собрании, в таком-то магазине все отлично поняли украинский и лояльно к нему отнеслись. О понимании я и сам написал, а цивилизованное отношение в целевых или случайных аудиториях обсуждать не собираюсь: это не моя тема. Я пишу не об исключениях, не о «прекрасных ростках будущего», которые вольно видеть кому угодно и в чем угодно (как говорит моя мудрая жена: всегда найдутся люди, готовые восхищаться чем угодно). Я — о нашей повседневности. В моем подъезде 72 квартиры — и ни одного взрослого, говорящего по-украински. Приходящая к бабушке со второго этажа внучка говорит на школьном украинском. Это все, что я хотел сказать.

Vladimir Yaskov, facebook.com

Політична карикатура Олексія Кустовського. Фото radiosvoboda.org